Андрей Бартенев: «Мой внутренний голос мне говорит, что все самое важное еще впереди!»

За последние годы вышло довольно много интервью с тобой. Значит, ты востребован, есть успех. А что такое успех для тебя самого?

Наверное, есть такое ощущение, когда ты будто прыгаешь на небеса, и тебе все нравится, и хочется, чтобы все так и осталось. И я ловил себя несколько раз на мысли, что мне все нравится! И думал: «Пожалуйста, оставьте все как есть!». Здесь, в Испании, у меня так. Просыпаюсь, иду поливать цветы, пью чай, потом начинаются разминки, физические нагрузки. Затем рисую, читаю, смотрю, разговариваю, придумываю. Вечером иду к морю, гуляю, возвращаюсь назад. Душ, кипяточек — и спать. И мне это очень нравится! (Смеется.)

Кажется, тебя спросили уже про все. У тебя есть самый нелюбимый вопрос?

Я просто не могу все это запомнить! Может быть, и задают один и тот же вопрос, но пока есть пауза между ними, я уже ничего не помню. И мне кажется, что этот вопрос опять свежий. И я с таким же рвением и азартом начинаю на этот «свежий» вопрос отвечать. Поэтому нет у меня хит-парада хейтерских вопросов.

В любой из своих ипостасей — как художник, артист, режиссер, преподаватель — ты всегда несешь некий посыл, о чем-то говоришь со зрителями. Осталось ли что-то, что ты еще не сказал, но хотел бы?

Возможно, то, что я хотел бы сказать, не обязательно имеет словесную форму. Может быть, это какие-то визуальные «кляксы». Я пытаюсь с ними импровизировать, они не являются результатом какого-то мыслительного процесса или проявлением каких-то закономерностей. Эти «кляксы» интуитивные. Они рождают такие маленькие «вспышки».  Я нахожусь в нескольких тайфунах и цунами одновременно. И эти захваты разных стихий в один момент меня разрывают и собирают. Вот это ощущение не позволяет мне быть максимально эффективным и предсказуемым. Оно дает чувство, что каждый раз я должен заново придумать ответ, придумать то подходящее сочетание, которое точно будет отображать мое эмоциональное состояние. Допустим, мне задают одни и те же вопросы все время. Но я буду отвечать по-другому, и ты, наверное, это видишь.

Можно ли сделать какой-то таймлайн с важными этапными точками в твоей творческой жизни — от художественной школы в Норильске и театрального вуза в Краснодаре до сегодняшнего дня?

Мой внутренний голос все время мне говорит, что самое важное еще впереди. Поэтому нет ответа на этот вопрос.

Ты часто повторял, что все в твоей жизни происходит спонтанно. В этом дело?

Да!

А в этой спонтанности на протяжении жизни, может быть, ты обнаружил какую-то закономерность?

Я увидел закономерность, и она говорит, что я — химический состав, реактив. Меня бросает в среду, и я все время срабатываю, как асбест строительный: шиплю. (Смеется.)

Кто или что влияло на тебя в течение жизни? Менялись кумиры?

На меня всегда влияла эволюция красоты. У красоты существует несколько мотиваций для того, чтобы она постоянно менялась в пространстве и времени. У нее существует большой культурологический шельф, большая корректировка за счет социальной адаптации. И, конечно, существует эта божественная небесная спайка между красотой и сияющей душой. Счастье — когда есть гармоничная форма, обладающая душевным сиянием. Это не обязательно касается изобразительной или скульптурной арифметики, это может быть музыка, удивительная рифма или слова в романе. То есть это момент, когда ты слышишь шорох ангельских крыльев. И вот это как раз все время меняется.

Это неуловимое ощущение, которое с какой-то там всевышней закономерностью к тебе возвращается и говорит: «Я звенящий маяк, ориентируйся на меня!». А потом исчезает. И пока я помню этот звенящий маяк и на него ориентируюсь, пока он свеж в моей памяти, я двигаюсь вперед и совершаю какие-то правильные вещи. Потом этот огонек начинает угасать. Но потом — раз! — ну, не знаю, горшок цветочный упал с подоконника, например. Разбился и сделал очередную какую-то «кляксу» с покосившимся растением. Ты думаешь: «Боже мой, какая в этом щемящая, только на тебя работающая трагедия!». И или скорбь, или слеза опять возвращают тебя к этому дребезжащему маяку. Именно это работает для меня всегда как спасательный круг. Что касается изобразительной продуктивности, то я всегда невпопад. Потому что вот этот маяк, он, к счастью, все время говорил: «Нет-нет, подожди». И оказывалось, что все то, куда бегут все, — оно не про меня.

При таких условиях творчества, кажется, для художника нужен какой-то невероятно большой уровень свободы от всего и всех… Нет?

Знаешь, когда мы говорим про большую свободу, я сразу вспоминаю чеховскую «Палату № 6». Вот это путь за максимальной свободой — туда, в палату. (Смеется.) Ну, может быть. Давай поживем — увидим. Мы с тобой периодически встречаемся, еще пройдет лет десять, и вернемся к этому вопросу.

Тем не менее, со своих первых публичных появлений в 1990-х ты казался свободным и независимым — сложно было тебя представить в каких-то рамках. Но сравнительно недавно ты вдруг возглавил государственную Галерею ЗДЕСЬ на Таганке. Почему?

О, это было уже давно. С одной стороны, меня сагитировали туда прийти Катя Бочавар и Юля Бычкова. Плюс эта галерея расположена в доме, где у меня мастерская. Было очень много плюсов у этого процесса. И, наверное, хотелось некоего комфорта. Одно дело, когда ты художник, зависимый от куратора, который сидит и ждет независимых проектов. А когда ты художник и куратор, то ты сам можешь делать эти проекты. Курирование галереи позволило мне синтезировать эти два начала. Потому что я всегда за синтез. И здесь тоже решил сделать этот замес, как можно больше людей вовлечь в процесс. Помню, что на открытии галереи около двух тысяч человек стояло в очереди!  Мы показывали там очень много произведений, выставляли массу художников. То есть этот опыт позволил показать, что у формата государственного учреждения есть фантастический потенциал! И мне очень приятно, что мы развивались параллельно с «ГРАУНД Солянкой» Кати Бочавар. И все те успехи, которые осуществила Катя после моего ухода, я считаю, были заложены в некоем очень верном соревновании между тем, что делала она, и тем, что делал я. Таганка еще мне помогла укрепиться в тех знаниях, которыми я обладал как куратор. И я естественным образом перешел из галереи в курирование проекта «Ларец» в Суздале.

Кстати, по поводу твоих вариативных ипостасей. Их можно долго придумывать и перечислять. Сейчас что наиболее близко тебе?

Сейчас в моей жизни очень мало танца. И я стараюсь ездить на те события, где могу потанцевать. Я это очень люблю. Вот недавно ездил на театральный фестиваль «Летят журавли» во Франции, потому что там были прекрасные ужины и афтепати, с удовольствием там поплясал. В плане у меня в октябре полететь в Лондон на два бала, которые будут посвящены 80-летию моего друга, художника Эндрю Логана. Вот сижу думаю, в чем же будет лучше кружиться и сверкать.

Довольно много лет сквозными темами твоих работ были инопланетяне и роботы. Как они появились?

Думаю, еще в 1980-е из коллажей. Я ими занимался с трех лет, то есть резал все. Как говорят о некоторых — ребенок родился с клюшкой в руках, — так и обо мне можно сказать: с ножницами и бумагой. И когда ты режешь все вокруг столько лет, то без этого уже не справляешься. Это такая медитативная практика: хочешь успокоиться или найти баланс — сядь и поколлажируй. Вот я сижу, коллажирую — и сразу же приходит равновесие. Для чего я это делаю? Еще в те же 1980-е, задаваясь этим вопросом, я понял, что это межгалактические телеграммы. Я их делаю постоянно. И все эти инопланетяне и роботы появились сначала в коллажах.

Тут вот одна критик написала, что бартеневская калейдоскопичность обрела базу именно в коллажировании и потом перешла на все другие практики, предопределила современную операционную систему, которая существует между человеком и всеми гаджетами, взаимоотношения со всем сетевым контентом. Потому что вот скроллинг постоянный — это тот же самый коллаж, только в другой тактильности. Это когда твоя рука/пальцы берут и вкладывают в твои глаза. Это совершенно новая эволюционная доминанта, совершенно новое качество нашего сознания.

Критики любят присваивать художникам свойства провидцев…

Ну, а разве это не одна из функций художников? Я бы сказал, что они даже не провидцы, а главные модераторы будущего. Они просто говорят, каким будет будущее.

А ты сам как считаешь, за 40 лет художественной практики?

50 точно! Конечно, это смешно, но уже лет с десяти можно было сказать, что точно определено, чем я буду заниматься.

За полвека практики ты делал что-то провидческое?

Мне кажется, то, что я живу сейчас в Испании, — один из факторов. Я сюда переехал в 2012 году потому, что это страна, в которой гигантское количество солнца, гигантское! Я не могу без него, как Сальвадор Дали, который вернулся на родину потому, что не мог рисовать без испанского солнца. У нас нет дождей с мая месяца! Это совершенно другая осветительная программа! И стимул, который все время тебя держит в тонусе. Я это ощущал в детстве в Норильске, когда приходил полярный день и солнце, которое несется к горизонту с сумасшедшей скоростью, не закатывалось. Это фантастическая карусель, которая меняет систему восприятия.

Ты вспомнил Норильск. Скажи, ты как считаешь, осталось в тебе что-то от того норильского мальчика, кроме жажды солнца?

Этот норильский мальчик никогда никуда не денется. Только он и есть, больше ничего. Все, что я вижу вокруг, сразу переживает сравнительный анализ, сразу же!  Но вот что хочу сказать. С 1993 года я много путешествовал по миру и все время думал: «Когда наступит эта ностальгия? Где она?». Ничего подобного! Это совершенно не касающаяся меня плоть или даже мякоть, я бы сказал. Потому что моя особенность, как отметила художник Оля Солдатова, в том, что «Бартенев куда ни приедет, ему везде хорошо». Я не теряю исходную точку, она движется вместе со мной. И это является основой фантастически сильного интереса к жизни. Такое количество нового и интересного, что мне нужно пережить, что у меня нет времени на ностальгию.

Выставка «Путешествие вокруг света за 60 шагов»: Atelier CHOUTKO, Большой Девятинский пер., 5. 10–24 октября 2025. Посещение по предварительной договоренности.

Самое главное в нашем Telegram — для тех, кто спешит